Тишина

Поле… Давно непаханое, травянистое, зелёное. Река извивается, несёт свои струи куда-то в неведомые мне дали. Лес виднеется частым острым гребнем. Перелески, перелески, овраги и тишина. Хорошая тишина: ни шума машин, ни человеческих голосов, только легкий щебет весенних радостных птиц, да шмель иногда прогудит серьезно.

Родная моя, деревенская, обычная русская сторонка! Стою, едва дыша – так радостно от твоего существования и моего тоже. Взгляд натыкается на неожиданною в поле оградку, за ней – обелиск. Знакомый – мы, школьники, часто приходим сюда убираться. Но почему-то именно сейчас, глядя на него издали, понимаю, как он - среди этой солнечной свободы и простора - ранит взгляд и сердце.

Мысли улетают за караваном легких облаков в тот год. 1941… Всё было также, как сейчас. И, может быть, моя бабушка стояла вот так, с бьющимся от восторга и радости сердцем…

И вдруг! Воображение рисует: гарь, копоть, взлетающую вверх землю и грохот, гул непереносимый.

Конечно же, всё случилось не сразу. Было и объявление войны, и отступление наших войск до моей родной Смоленщины. Но в моём представлении это всегда происходит именно так: внезапно, страшно, с каким-то гулом, грохотом, непереносимым воем. И вот уже: рваная немецкая речь звучит, слышны автоматные очереди, пустеет деревня… Родная моя деревенька, как это было, наверное, страшно!

Мне, конечно, невозможно прочувствовать, но воображение позволяет приблизится и представить. Оно рисует, рисует картины, как будто старые фотографии перед глазами. И грохот, страшный грохот, звуки незнакомые, неуместные, ненужные. Голод, холод, страх и надежда. Она, конечно, жила. Летала из уст в уста, сначала тихая, еле слышная, затем – все более уверенная.

И вот уже она - звук грохота орудий, наших, родных.

И вот уже она – родное, русское, раскатистое «Ура!», свобода, освобождение, радость, слёзы: жизнь вернулась!

И тишина… Не абсолютная, безупречная, а вот такая, как сейчас: тишина жизни, когда звуки естественные и радостно-ненавязчивые. Чувствую чьё-то присутствие, прикосновение к моей руке чьей-то шершавой морщинистой ладошки. Бабушка. Смотрим друг другу в глаза и не сговариваясь идем к памятнику. А вокруг – благословенная тишина…